Возвращение Борна - Страница 98

И тогда он смотрит вниз и видит неясные очертания предмета, привязанного к другому концу веревки, предмета, который неотвратимо тянет его вглубь, на встречу с судьбой, и создается впечатление, что пение исходит именно от этой фигуры. Предмет, медленно кружащийся в сильном подводном течении, кажется ему знакомым — как собственное лицо, как собственное тело. Но теперь, с ужасом, жалящим подобно змее, он понимает, что звук исходит не от знакомого предмета внизу, поскольку тот — мертв, и именно поэтому своим весом увлекает его в бездну.

Звук становится ближе, и он узнает это заунывное подвывание — оно исходит из него самого.

«Ли-ли-ли! Ли-и, ли-и!» — тихонько поет он перед тем, как окончательно пойти на дно.

Глава 16

Спалко и Зина прилетели на Крит, опередив солнце. Их самолет приземлился в аэропорту Казанцакис, расположенном недалеко от Ираклиона. Их сопровождали хирург и еще трое мужчин, которых Зина успела внимательно рассмотреть за время полета. Они не отличались чрезмерно крупными габаритами и, находясь в толпе, вряд ли выделялись бы из остальной массы людей. Инстинкт Степана Спалко подсказывал ему, что в тех случаях, когда он выступал не под личиной президента «Гуманистов без границ», а в образе Шейха, как сейчас, ни ему, ни его людям не следует лишний раз привлекать к себе внимание. Однако именно в молчаливой неподвижности этих мужчин и ощущалась их несокрушимая сила. Они идеально контролировали свои тела, каждое их движение было исполнено быстроты и уверенности, присущих обычно либо профессиональным танцовщикам, либо мастерам йоги. В их взглядах читалась внимательная решимость, которая вырабатывается лишь благодаря годам упорных тренировок. Даже когда, глядя на нее, они почтительно улыбались, женщина ощущала исходящее от них чувство опасности — затаившейся, выжидающей своего часа.

Крит — самый большой остров Средиземноморья — издревле являлся воротами между Европой и Азией. Веками он, подобно гигантскому киту, грел спину под горячим средиземноморским солнцем, уставившись одним глазом на Александрию в Египте и Бенгази в Ливии. Поэтому неудивительно, что столь благословенное местоположение всегда привлекало к этому киту всевозможных хищников. История этого острова, находящегося на перекрестке культур, была написана кровью, и иначе быть не могло. Как волны на морской берег, на прибрежные бухты Крита то и дело обрушивались захватчики со всех сторон света, принося с собой свой язык, культуру, религию, архитектуру.

Ираклион был основан сарацинами в 824 году нашей эры. Тогда он назывался Шандакс — от исковерканного арабского слова «кандак», означавшего широкий ров, которым был окружен город. Сарацины правили здесь сто сорок лет — до того момента, пока их не изгнали византийцы. Пиратам сопутствовала фантастическая удача — им едва хватило трехсот судов, чтобы вывезти все награбленное в Византию.

Во время венецианской оккупации город получил название Кандия. Находясь под властью венецианцев, он превратился в важный культурный центр Восточного Средиземноморья. С тюркским вторжением всему этому пришел конец.

Приметы этой многоязычной истории встречались повсюду: в массивной, выстроенной венецианцами крепости, защищавшей изумительно красивый залив от вторжения, в городской ратуше, в фонтане, расположенном рядом с бывшей базиликой Спасителя, которую турки превратили в мечеть Валида.

Но в современном суматошном городе уже никто не смог бы найти следы минойской культуры — первой и, по мнению археологов, наиболее значимой цивилизации, зародившейся на Крите. Точнее говоря, остатки дворца Кноссоса еще были видны за городской чертой, но интерес они представляли только для историков, которые, изучая руины, сделали вывод, что сарацины заложили Шандакс именно здесь, поскольку тут еще тысячи лет назад располагалась главная гавань минойцев.

И все же до сих пор Крит оставался укутанным в тунику мифов, и, ступив на эту землю, невозможно было не вспомнить о легенде, связанной с его рождением. Она гласила, что Крит получил известность еще за многие века до появления сарацин, венецианцев и турок. Минос, первый царь, правивший островом, был полубогом. Его отец, Зевс, приняв облик быка, овладел его матерью по имени Европа, и после этого символом острова стал бык.

Между Миносом и двумя его братьями развернулась война за право на царский престол Крита. Минос обратился за помощью к Посейдону, пообещав ему вечную покорность в случае победы над братьями. Посейдон услышал эту просьбу. Море вспенилось, и из морских вод поднялся белоснежный бык. Минос должен был принести его в жертву Посейдону, чтобы доказать свою готовность повиноваться повелителю пучин, однако жадный царь спрятал великолепное животное, решив оставить его себе. Тогда разгневанный Посейдон сделал так, что жена Миноса влюбилась в этого быка. Посейдон тайно повелел Дедалу, любимому зодчему Миноса, соорудить из дерева пустотелую статую коровы, чтобы, забравшись внутрь, царица смогла отдаться своему новому «возлюбленному». Так все и произошло, а через некоторое время у нее родился Минотавр — чудовище с человеческим телом, но с головой и хвостом быка. Этот монстр подверг остров столь чудовищным опустошениям, что Минос приказал Дедалу построить огромный лабиринт — запутанный до такой степени, чтобы заключенный в него Минотавр никогда не сумел найти дорогу к выходу.

Именно эту легенду вспоминал Степан Спалко, когда вместе со своей командой ехал на автомобиле по крутым и узким городским улочкам. Древнегреческие мифы всегда привлекали его, поскольку в них на каждом шагу встречались насилие и инцест, кровопролитие и высокомерие. Во многих их героях он видел самого себя, поэтому ему было нетрудно ощутить себя полубогом.