Возвращение Борна - Страница 79

Хан находился в аэропорту Орли и беседовал с сотрудником Кэ д'Орсей. Даже удивительно, с какой легкостью ему удалось выудить у этого простака всю необходимую информацию! Хан представился репортером из «Ле Монд», ведущей французской газеты, а журналистское удостоверение он купил за огромные деньги у одного из своих парижских осведомителей. Но расходы не волновали его. Денег у него было больше, чем он мог бы потратить за всю свою жизнь. Намного сильнее Хан переживал из-за того, что приходится терять время. Минуты ожидания складывались в часы, день сменялся вечером, и Хан физически ощущал, как начинает рваться ткань его терпения. В тот момент, когда он увидел Дэвида Уэбба — или Джейсона Борна? — время внутри его изменило ход своего течения, и прошлое превратилось в настоящее. Сколько раз при встречах с Борном его руки непроизвольно сжимались в кулаки, в висках начинало стучать, и ему казалось, что он сходит с ума! Но хуже всего было в тот раз, в Александрии, когда они сидели на лавочке в парке Старого города, беседуя так, словно их ничто не связывало, словно прошлое спряталось в тень и потеряло всякое значение. Словно он превратился в составную часть чьей-то чужой жизни — жизни какого-то человека, чей образ Хан мог только приблизительно представить себе.

Нереальность этого момента, о котором он столько лет мечтал и молился, желая приблизить его, выпотрошила, выхолостила его, оставив лишь ощущение, будто каждое нервное окончание в его теле натирают наждачной бумагой. Все чувства, которые он годами подавлял и обуздывал, взбунтовались и теперь рвались наружу, причиняя боль, словно кипящая лава. И вот — еще и эта новость, грянувшая, будто гром небесный. Хану казалось, что вакуум внутри его, который, как он надеялся, будет теперь заполнен, стал еще глубже, темнее и грозит поглотить его полностью. Он не мог оставаться здесь ни секундой дольше.

Только что, с блокнотом в руках, Хан разговаривал с пресс-атташе Кэ д'Орсей, и вот он уже отброшен назад во времени и снова находится в джунглях Вьетнама, в построенной из дерева и бамбука хижине Ричарда Вика. Высокий, худой миссионер подобрал Хана в лесной чаще после того, как тот сбежал от вьетнамского контрабандиста, предварительно убив его. Несмотря на внешнюю суровость этого человека, его карие глаза светились добротой, и он любил смеяться. Возможно, пытаясь наставить дикого кхмерского детеныша на путь истинной, по его мнению, веры, Вик часто проявлял жесткость, но в вечерние часы, когда учение оставалось позади, он бывал добр, ласков, и это в конечном итоге помогло ему завоевать доверие мальчика.

Именно поэтому в один из дней Хан решил поведать ему о своем прошлом, открыть душу в надежде на то, что тот сумеет исцелить ее. А об исцелении Хан мечтал страстно. Ему хотелось отторгнуть отвратительную опухоль, которая, разрастаясь с каждым днем, отравляла его изнутри. Ему хотелось рассказать о той ненависти, которая родилась в нем после того, как он оказался брошенным. Ему хотелось избавиться от нее, поскольку он уже понял, что сам превратился в ее заложника.

Мальчик давно собирался исповедаться перед Виком, описать ему клубок эмоций, что сплелись в его душе, но подходящий момент все не подворачивался. Вик был почти постоянно занят, неся Слово Господне обитателям, как он говорил, «этой безбожной заброшенной заводи». С этой целью он организовывал группы по изучению Библии, в одной из которых велел заниматься и Хану. Больше всего Вику нравилось поставить Хана перед другими учениками и заставить его читать по памяти целые главы из Библии подобно какому-то сумасшедшему проповеднику, стоящему на улице во время карнавала и призывающему весь мир к покаянию.

Хан ненавидел такие моменты, ощущал себя униженным. Как ни странно, но чем больше гордился им Вик, тем большее унижение испытывал Хан. Это продолжалось до того момента, пока миссионер не привел в хижину еще одного мальчика, и, поскольку тот был европейцем, осиротевшим после гибели знакомой Вику четы миссионеров, проповедник перенес на него всю любовь, которая была так нужна Хану. Любовь, которой, как он теперь понимал, у него никогда не было и, что еще хуже, не будет уже никогда. Тем временем унизительные «выступления» Хана продолжались, а новый мальчишка тем временем молча сидел в сторонке и наблюдал за происходящим, будучи избавлен от оскорбительных обязанностей, превратившихся для Хана в настоящую муку.

Ему никак не удавалось отделаться от ощущения, что миссионер использует его в своих интересах, но только в день своего побега Хан до конца осознал всю глубину предательства Вика. Он, Хан, был нужен его благодетелю и защитнику не как человек, а всего лишь в качестве некоего трофея, еще одного спасенного для Бога дикаря, «заблудшей души», которую ему удалось привести к свету.

Зазвонил сотовый телефон, вернув Хана в отвратительную реальность. Он взглянул на дисплей, чтобы выяснить, кто звонит, а затем, извинившись перед офицером Кэ д'Орсей, отошел в сторону и растворился в спасительной анонимности толпы.

— Вот это сюрприз! — проговорил он в трубку.

— Где вы находитесь? — Вопрос Степана Спалко прозвучал отрывисто, даже грубо, будто он был слишком занят, чтобы терять драгоценные секунды.

— В аэропорту Орли. Человек из Кэ д'Орсей только что сообщил мне, что Дэвид Уэбб погиб.

— Это соответствует действительности?

— Говорят, он ехал на мотоцикле и врезался прямо во встречный грузовик. — Хан помолчал, дожидаясь возможной реакции собеседника, но, поскольку ее не последовало, продолжил: — Вы, похоже, не радуетесь. Разве вы не этого хотели?