Борн проехал мимо темного, уродливого старого сарая и нескольких хозяйственных построек, после которых его взгляду открылся и сам дом, стоявший в окружении высоких сосен, берез и голубых кедров — старых деревьев, росших здесь уже более шестидесяти лет. Они были по крайней мере на десять лет старше его. В свое время усадьба принадлежала ныне покойному армейскому генералу, который когда-то принимал активное участие в различных тайных операциях и прочих видах малопочтенной шпионской деятельности, поэтому и дом, и все поместье изобиловали потайными ходами, подземными, скрытыми от посторонних глаз тоннелями, входами и выходами. Борну всегда казалось, что Конклину страшно нравится жить в доме, напичканном секретами, в эдаком «замке с привидениями».
Затормозив перед крыльцом, Борн увидел на парковочной площадке не только принадлежащий Конклину «BMW» седьмой серии, но и «Ягуар» Мо Панова, стоявший рядом с машиной хозяина дома. Борн шагал по голубовато-серому гравию и чувствовал, как на сердце становится легче. Там, в доме, — два его лучших друга, каждый из которых в той или иной степени является хранителем ключей от его прошлого. Вместе им непременно удастся разрешить загадку, как не раз случалось раньше.
Он взошел на крыльцо и позвонил. Ответа не последовало. Прижав ухо к полированной поверхности двери из тикового дерева, Борн услышал внутри голоса, после чего подергал ручку. Дверь оказалась незапертой.
В его мозгу зазвенел сигнал тревоги. Некоторое время он стоял у полуоткрытой двери, пытаясь уловить малейшие звуки, доносившиеся изнутри. Мало ли что может произойти в деревенской местности, пусть даже о преступлениях здесь уже давно и слыхом не слыхивали! Старые привычки никогда не умирают. Сверхосторожный Конклин запер бы дверь в любом случае — будь он дома или в отъезде.
Вынув из кармана нож, Борн открыл его и осторожно вошел внутрь, отдавая себе отчет в том, что убийца — наверняка один из команды, посланной, чтобы разделаться с ним, — может прятаться где-то здесь.
Вестибюль был освещен светом настенных ламп. Широкие ступени деревянной лестницы вели наверх, к открытой галерее, тянувшейся по всей длине просторного холла. Справа располагалась гостиная, слева — библиотека с баром и длинными кожаными диванами. Подальше находилась небольшая комната, которую Алекс превратил в свой кабинет.
Двигаясь на звук голоса, Борн вошел в библиотеку. На экране большого телевизора, на фоне отеля «Оскьюлид», стоял красавец — до невозможного телегеничный комментатор телеканала Си-эн-эн. Карта в углу экрана поясняла, что репортаж ведется из Рейкьявика. «Сейчас здесь все только и говорят о том, что грядущий саммит, посвященный проблемам международного терроризма, окажется очень и очень непростым, — вещал он. — На повестке дня стоит так много вопросов, вызывающих...» Борн перестал слушать эту болтовню. В комнате не было ни одной живой души, но на журнальном столике стояли два старинных бокала. Борн взял один из них и понюхал. Сложный аромат любимого скотча Конклина на секунду сбил его с толку, заставил вернуться мыслями в прошлое, возродил в памяти воспоминания о Париже. Тогда стояла осень. Пламенеющие листья конских каштанов устилали Елисейские Поля, а он смотрел в окно кабинета...
Борн боролся с собой, отгоняя это видение — столь яркое, что ему казалось, будто он снова оказался в Париже. Однако пришлось мрачно напомнить себе, что он находится в Манассасе, в доме Алекса Конклина, и здесь явно что-то не так. Борн постарался собраться, понимая, что должен сохранять бдительность, ясность мысли, но память, спущенная с цепи запахом виски, брала верх. Ему так хотелось вернуть недостающие куски воспоминаний, что он сдался и вновь оказался в прошлом, у окна парижского кабинета. Чьего? По крайней мере, не Конклина, поскольку у Алекса в Париже никогда не было собственной конторы. Но этот запах... Рядом с ним находился кто-то еще. Обернувшись на мгновение, Борн, словно в свете вспышки, увидел очертания полузабытого лица... Он одернул себя. Это сводило с ума — помнить свою жизнь лишь прерывистыми вспышками. Судорожно и тщетно вспоминать людей, события, которые происходили в прошлом. И все-таки он не должен допустить, чтобы это уводило его от главного. Что там говорил Мо? Воспоминания могут вернуться к жизни, будучи спровоцированы любым запахом, предметом, звуком, даже прикосновением. И если такое случится, это воспоминание можно восстановить, удержать в памяти, снова и снова возвращаясь к нему, напоминая себе о том, что именно вытащило его из подсознания. Да, все это так, но сейчас — не время для таких упражнений. Сейчас главное — найти Алекса и Мо.
Борн взглянул вниз, увидел на столике маленький блокнот и взял его в руки. Тот оказался пустым. Верхний лист был вырван, но на следующем отпечатались какие-то знаки. Кто-то, вероятно, Конклин, написал: «NX-20». Борн сунул блокнот в карман.
«Итак, отсчет начался, — вещал с телеэкрана сладкоголосый комментатор. — Через пять дней мир узнает, настанет ли новый день в жизни человечества, наступит ли новый мировой порядок, смогут ли законопослушные народы Земли жить в мире и гармонии».
Репортаж закончился, и его сменил рекламный ролик.
Нажав на кнопку дистанционного пульта управления, Борн выключил телевизор, и в комнате повисла тишина. А что, собственно, произошло? Вполне возможно, что Конклин и Мо просто вышли прогуляться вокруг усадьбы! Это был любимый способ Панова спустить пар в ходе конфликта, и он часто применял его, общаясь со Стариком. Но — незапертая дверь? Нет, тут явно было что-то не так!